Русские

Алла давно перестала верить Акимову. Еще вчера этот прокурор был её тихим пристанищем и бездонной ловушкой одновременно. Она устала путаться в собственных компромиссах, устала ждать чудес от человека несвободного, измучилась — и решилась: хватит. Она хочет вычеркнуть эти годы, отпустить жалость к себе, перевернуть страницу. Акимов не сдается так просто. Звонит взволнованным голосом, тянет за ниточку: «Алла, побереги себя. Прошу, это важно. Я должен кое-что тебе рассказать. Я…» Он будто тонет в

Регина Збарская — загадка советской эпохи, женщина, в чьей жизни смешались семьянка и сцена, слава и драма. Её имя aссоциировано с легендой: внешность, которую сравнивали с итальянской кинодивой; преклонение мэтров моды; эпитеты — грозное «оружие Кремля», легкомысленная «советская Софи Лорен». Но за фасадом манящей уверенности скрывалась история куда более глубокая и человечески хрупкая. Карьера Збарской начиналась, казалось бы, с невинного интереса — юная девушка из провинции хотела быть

Жизнь Полины напоминает идеальный снимок: у неё статусная работа, дочь радует успехами, четырнадцать лет брака с Сергеем. Кажется — крепкая семья. Только под этим блестящим фасадом всё рушится. Сергей пропадает на работе, не слышит ни её, ни их дочь, смотрит сквозь. Дом для него — привычка, для неё — клетка. Вечершний чай рядом, но как будто по разную сторону стекла. Полина устала быть тенью в собственном доме. Подруга находит выход — время испытать отношения иначе. Они отправляются к

Алёна жила тихо и счастливо. Каждый вечер ждал её дом — светлый, наполненный дыханием Ивана и их мечтами. Всё шло своим чередом, пока ураган не сорвал размеры привычного мира. Ивана уволили. Был обычный рассвет, а вечером все планы стали обрывками на ветру. Друг подсказал шанс: полгода работы на буровой, быстрые деньги, пусть и далеко от близких. Алёна не спорила. Она надеялась, считала дни и ночи. Потом — пропажа. Муж исчез, оборвалась каждая ниточка. Погас телефон, пришёл чеканый ответ: «Не

Анна Королёва давно забыла вкус покоя. Чужой дом, где она будто временщица, хоть и прописана там годами. Ни родителей, ни детей, ни надежды — только ежедневно натянутый трос с бывшим мужем, который давно отвык возвращаться домой трезвым и один. Свекровь тоже не торопится покидать арену — её ворчание режет нервы хуже любой громкой ссоры. Когда-то у Анны была дочь, но та не дожила и нескольких часов — девочка умерла в роддоме. После этого брак стал похож на гипс: всё цело, но живого — ни на грош.

Надя Самсонова привыкла быть на вторых ролях. Врачей в больнице больше, чем пациентов. Медсёстры мелькают в белых халатах, а Надя держится среди них просто и незамеченно. Её не ругают, не хвалят. Только где-то на работе или в деревенском доме всё равно находятся люди, которым без тёплой улыбки Наденьки живётся хуже. Ей — двадцать восемь. Для других — возраст жизни, для неё — рубеж, после которого ждать нечего. На себя Надя далеко не смотрит. Не красавица, не та, за которую дерутся на танцах или

Настя всегда шла по жизни на максимальной скорости. Во все дела – с головой, к успеху – через бессонные ночи и тяжёлый труд. К сорока её имя стало весомым, а карьера – предметом зависти для многих. Но в тишине роскошной квартиры Настя всё чаще ловила себя на остро звучащей пустоте. Привычное одиночество больше не приносило покоя. Подруга, яркая и прямолинейная, как всегда, рубит с плеча: «Хватит ждать — хватай счастье сама. Любовь не прилетит в окошко». Эти слова неожиданно отзываются внутри

Антон Зимин давно привык к жизни на скорости. Гонки — его стихия, профессия и спасение. Узнав о смертельном диагнозе, Антон не позволил отчаянию вцепиться в себя. Врачи пожимают плечами — шансов мало. Но он упрям, продолжает садиться за руль, словно время ещё вернётся вспять. Работа по-прежнему держит его в тонусе: кино и трюки, запах бензина, резкий азарт на старте. Внутри ему горько, но страх быстро сменяется упрямым вызовом. Однако за внешним миром моторов клубится мрак. Связи, на первый

Игорь по утрам выгуливает собаку, чтобы проветриться после ночных дежурств. В тот день он заметил на скамейке женщину — чужая, потерянная, в глазах проступает страх. Игорь автоматически оценивает её взглядом врача: нет ли травмы, какого цвета лицо, как двигаются руки. Женщина нерешительно кивает и почти шепчет — не помнит, кто она. В голове пустота и шум, всё вокруг скачет. Он пытается помочь: спрашивает о прошлом, о родных, подмечает — на запястье тонкая ссадина, пальцы дрожат. Подтверждает

1972 год. Юра, мальчишка из рабочей окраины Люберец, однажды долгим вечером случайно услышал по радио голос Робертино Лоретти. Это было мгновенное, почти болезненное узнавание. Песни будто бы звали его — не словами, а чем-то глубже, через сердце. Юра попытался подпевать. Сначала тихо, крадучись. Пел, но оглядывался — вдруг услышат? Среди ребят пение считалось чем-то постыдным, совсем не мужским делом. Даже взрослые иногда смеялись, качали головой: "Может, бросишь? Мужчина должен быть